Его называли славой Франции. Часть 4

К великому мастеру съезжались молодые скульпторы со всего мире. Бурдель не отказывал в советах — был убежден, что именно лучшие из художников должны быть наставниками.

«Сколько раз я слышал: «Такой-то плохой художник, но прекрасный педагог. Он так хорошо преподает!» Подобные речи всегда возмущали меня. Как можно хорошо учить, если сам не владеешь своим искусством, своим ремеслом», — горячился он.

Он читал лекции по искусству в Сорбонне, в школе Гобеленов, но больше всего учеников теснилось вокруг него в его студии. «Гранд Шомьер» («Большая хижина»), где он консультировал раз в неделю, по пятницам. «Судными днями» называли ученики эти пятницы. Огромные залы «Гранд Шомьер» всегда были жарко натоплены: метр заботился, чтобы: не зябли натурщики. В каждом зале занималось человек по семьдесят: французы, американцы, греки, японцы, русские, шведы, поляки, чехи, болгары. Невысокий, плотный, подчеркнуто просто одетый, он шел в сопровождении учеников от станка к станку. Мимо одних работ проходил не останавливаясь, другие рассматривал долго, анализировал лепку, делал замечания, давал советы.

Пылкий, как все французы-южане, Бурдель легко увлекался, ошибки учеников давали ему повод и возможность импровизировать. Его речь, горячая и патетическая, изобилующая высокими — такие только с подмостков театра услышишь! — словами о «впитывающих небесный свет крыльях духа художников, яростно и шумно рассекающих воздух», воспринимались почти как стихи. А вслед за этим поэтическим порывом в нем заговаривал «внук ткача и пастуха», и он давал указания простые и мудрые. «Когда кухарка собралась приготовить жаркое из зайца, скажите, с чего она начинает? Сначала она берет зайца. Вот и в нашем деле тот же принцип. Чтобы воссоздать натуру, сначала надо ее поймать и крепче держать, а то как бы она не удрала». От учеников он требовал умения свободно владеть материалом, конструктивности мышления, композиционного мастерства, точности расчетов и знаний: «Если вы спешите на поезд, отправляющийся в 12.15, а прибежите на вокзал в 12.16, поезд не станет вас ждать, он уйдет. То же и в скульптуре. Если вы не сумеете взять форму, она ускользнет от вас, несущественно, намного ли вы ошиблись». Но заставляя учеников десятки раз рассчитывать объемы, вес, конструкцию будущей вещи, он не забывает ориентировать их на главное — на то, что искусство должно быть обращено к человеческому духу.

Подражателей он не терпел, сравнивал их с обезьянами. Кишиневский скульптор Л. И. Дубиновский, учившийся у Бурделя в последние годы жизни метра, рассказывал: «Бурдель узнавал почти всех своих прежних учеников, у него была хорошая память. Улыбался, благожелательно говорил две-три фразы. Но ключи от своих мастерских давал только тем, чьи работы, хотя бы фотографии с них, казались ему интересными. Говорил: «Подражателям — а большинство тех, кто учится здесь, в Париже, выше этого не поднимается — ничего не надо показывать».

У Бурделя училась замечательный советский скульптор, создатель всемирно известной группы «Рабочий и колхозница» Вера Игнатьевна Мухина. В 1928 году, завершив одну из лучших своих работ, «Крестьянку», она, приехав в Париж, навестила своего учителя. Внимательно рассмотрев фотографии с «Крестьянки», Бурдель дал ей ключи от всех мастерских и даже специального провожатого. Ему хотелось, чтобы Мухина увидела все, что он сделал за свою жизнь. Скульптор оценил скульптора.

Одной из последних вещей, исполненных Бурделем, была статуя «Франция». Высокая, стройная фигура женщины с поднятым копьем и со змеем мудрости, отдаленно напоминающая античную статую Афины. Сила и строгость, величие и хрупкость, нежность и мужество — пожалуй, еще никогда Бурдель не был так близок к античной классике. Сквозь тонкую моделировку форм проступает несгибаемо четкий каркас, сквозь тревогу на лица воительницы — сдержанная и оттого еще более убеждающая уверенность в победе.

Ее сила — в стойкости, красота — в одухотворенности. Удивительно лицо «Франции» — очень реальное, трепетное, озабоченное и вместе с тем словно отрешенное от земной суеты, отчужденное от мелочей жизни.

«Франция» смотрит вдаль. Мысль будто спорит с чувством, спорит ради того, чтобы прийти к высшей гармонии.

Скульптор мог быть доволен: его труд (а он работал над фигурой более двух лет) не пропал даром. Ему удалось создать символ своей родины и одно из величайших произведений искусства. Искусства, которое, говоря его словами, выражает и «надежды своего века, ...и общие законы, правящие миром», которое должно приносить и приносит людям «бесконечную и суровую радость».

Другие материалы