В 1453 году в Падуе, близ собора святого Антония Падуанского, поднялся конный монумент — первый с времен далекой античности. Вдохновенным и жестоким, жадно деятельным и кровавым — таким запечатлел Донателло в образе грозного полководца-кондотьера падуанских наемников по имени Эразмо да Нарни сына простого булочника, поднявшегося до власти и прославившегося под прозвищем Гаттамелата — пятнистая кошка, данным ему за соответственные свойства натуры. 57-летний Гаттамелата во время одного из походов переправлялся с небольшим отрядом через реку Арно. Во время трудной переправы полил дождь, река вздулась, и утро застало полководца и его отряд отрезанным от главных сил, среди многочисленных врагов. Приняв неравный бой, Гаттамелата дал возможность вернуться на свой берег солдатам. Сам же последним переплыл взбунтовавшийся поток. Но разве помнили бы мы обо всем этом, если бы и ныне не вырисовывался на фоне падуанского неба бронзовый воин-всадник? Могучий конь в замедленной торжественности будто несет век за веком победителя над городом, столько раз встречавшего его с триумфом! Величественная простота композиции, возвышающее героя спокойствие, мужественная красота образа запечатлеваются в памяти навсегда. В честь открытия монумента целую неделю длился в Падуе шумный, красочный карнавал.
Работал Донателло в Прато и Сиене, его произведения украшают Неаполь, Рим, Венецию, Пизу. Приглашали Донателло в Мантую, Феррару, Модену, но отовсюду сердце его устремлялось к родной Флоренции.
Скульптора обласкивают государи, предлагая заказ за заказом. Он отвечает согласием, но медлит исполнять обещанное... Он объясняет желание быть дома тем, что в Падуе его все хвалят, а это может пригасить устремленность к творческому совершенствованию. На родине же он постоянно слышал нелицеприятную критику от понимающих тайны прекрасного сограждан, что заставляло его улучшать свое мастерство. Но поистине — нет пророка в своем отечестве. Возвратившись через десять лет из Падуи во Флоренцию, он понимает, что забыт и что все вокруг переменилось и самый дух всевластия не приемлет его могуче-правдивого таланта. Что же — смириться? Покорно преклонить голову? Силы на исходе. Ему, старику, уже трудно высекать скульптуру в мраморе, производить манипуляции, необходимые при литье бронзы. Он берет дерево и в этом материале выполняет для флорентийского баптистерия столь несхожую со всем им прежде созданным Марию Магдалину. Прикрытая рубищем старуха с провалившимся ртом, угасшими, набрякшими от слез глазами стоит на нетвердых костлявых ногах, сложив молитвенно руки. Она уже не обращает взора не только на мир вокруг, но и к небесам. Должно быть, гнет вот такой отрешенности от аристократизированной Флоренции, забывшей и слово «свобода», нес в душе на склоне лет Донателло. Хотя в общем-то, с точки зрения благополучия, прожил он вовсе не трагическую жизнь.