Майоль был несказанно счастлив. Сам любовался своей «Ледой» (о которой на склоне лет скажет: «Вот одно из лучших моих созданий. Она скомпонована безупречно»). Вернувшись домой, он написал Родену взволнованное благодарственное письмо.
Сознавал ли он, что его работы, так понравившиеся великому мастеру, являются провозвестником иного скульптурного начала, полностью противоположного роденовскому творчеству? Возможно, еще не совсем сознавал. Но это было именно так. Майоль-скульптор лишь начался с началом нового века. Майолевские образы воплощали спокойствие и гармонию в противовес мятежным, экспрессивным образам Родена. На смену энергичней, беспокойной лепке признанного метра Майоль привнес максимальную пластичность, гладкость. Композиционная разбросанность у Родена сменилась цельностью и равновесием у Майоля.
Ему было уже тесно в рамках камерной скульптуры. Еще за два года до открытия выставки он замыслил свое первое монументальное произведение. Как всегда, он не торопился. Ходил, обдумывал, присматривал модель. Иногда, впрочем, ему казалось, что и в данном случае можно обойтись без модели. Тогда он, пожалуй, станет работать даже более раскованно, сможет достичь в произведении большего величия и благородства. «Неужели Микеланджело и Рафаэль создали бы такие высокие творения, если бы каждый раз снова всматривались в форму руки? — рассуждал он. — Ничего бы они не создали! А они создали великолепные вещи, потому что не копировали».
Майоль бродил по своей любимой оливковой роще и размышлял. На холодное время года он опять приехал в Баньюль. Здесь не отвлекала парижская суета, здесь легче дышалось и легче думалось. «Микеланджело наверняка делал ноги без модели, — текла навязчивая мысль. — Он их знал наизусть. Он никогда не прибегал к модели, это бесспорно. Потому и творил настоящее искусство, искусство мысли, а не копию натуры».
Майоль тоже никогда не копировал натуру. Он считал, что нужно назубок помнить формы человеческого тела. Руки, ноги следует многократно прорисовывать и, рисуя, изучить так, чтобы это прочно осталось в памяти. Работая с моделью, сначала, как правило, очень долго наблюдал ее и, только когда она полностью запечатлевалась в памяти, переносил на лист то, что запомнил. А потом так же долго рассматривал свой рисунок, стараясь уяснить, получается ли нужная форма.
«Модель вдохновляет меня далеко не полностью. Трудность в том, чего модель не дает и что, несмотря на это, должно быть вложено в статую», — об этом он думал постоянно, думал и сейчас, решая, какой будет задуманная монументальная скульптура. Пожалуй, он создаст обнаженную сидящую женщину. Сделает ее в той же спокойной, плавной манере, что так близка ему. Но это должна быть не какая-то конкретная современная женщина, а образ вневременной, вечный, полный мысли и грации. Он уже видит его. Может быть, он так и назовет свою скульптуру — «Мысль».
Холодные месяцы сменились жаркими, снова был Париж, потом опять Баньюль. В 1903 году Майоль переехал в Марли-ле-Руа, близ Парижа, поселился рядом с Дени и Русселем. Сделал проект памятника Золя, но тот был отклонен. И вновь все его мысли заняла задуманная скульптура. Домашняя его жизнь текла тихо и радостно, он мог спокойно отдаваться любимому делу. Работал долго. Всегда помнил слова Делакруа: «Время не щадит то, на что не затрачено времени».
Но вот скульптура уже готова в гипсе. А рядом с гипсовой моделью в его баньюльской мастерской появилась глыба камня. Прежде он никогда не высекал из камня, даже к инструменту не прикасался. Впрочем, он и больших бронзовых отливок никогда не делал. А теперь непременно сделает «Мысль» и в камне, и в бронзе — и все своими руками, без помощников.